http://www.rosbalt.ru/business/2011/12/29/929845.html
globalpartnersmba.com
В преддверии новой кризисной волны Китай выглядит самой успешной из великих экономических держав. Тем удивительнее, что китайцы до сих пор не придумали способ конвертировать свой успех в какую-то принципиально новую мировую роль. И не менее парадоксально, что "китайская модель", этот успех обеспечившая, уже себя изжила.
Четыре кризисных года, вогнавшие в ступор почти все старые развитые страны, стали для Китая эпохой очередного экономического скачка. В 2011 году, по сравнению с последним докризисным 2007-м (данные везде предварительные и поэтому округленные), китайский ВВП вырос на 43%.
Тем временем в США в 2011 году ВВП лишь на 2-3% выше, чем в 2007-м, в ЕС, видимо, даже на полпроцента ниже, а в России на 5% выше. В целом же, мировая экономика за эти четыре года увеличилась на 11%.
В 2007 году доля Китая в мировом валовом продукте (вычисленном по паритету покупательной способности) составляла 11%, а четыре года спустя поднялась до 14%. За это же время величина китайской экономики выросла с 52% до 73% от размера экономики Соединенных Штатов. Сегодняшний Китай – это самая большая в мире промышленность, самое большое в мире сельское хозяйство и самый большой в мире экспорт. Только по производству в сфере услуг Америка все еще значительно его опережает.
Именно во время кризисной четырехлетки Китай стал очевидной для всех экономической сверхдержавой, которая за этот небольшой отрезок времени не только решительно сократила разрыв между Соединенными Штатами и собой, но и еще более радикально увеличила дистанцию между собой и экономической державой №3: в 2007-м китайская экономика была больше японской в 1,7 раза, а сейчас – в 2,5 раза. В общем, лет через пять Китай вполне может покончить со 120-летним мировым хозяйственным первенством США и стать самой большой экономикой на планете.
Но у всякого чуда есть оборотная сторона, и китайское – не исключение. Впервые таких высот достигла держава, в которой производство на одного среднестатистического жителя даже сейчас, после всех скачков, почти в полтора раза ниже среднемирового. Разумеется, за этими усреднениями стоят контрасты. Пара сотен миллионов китайцев живут в XXI веке, полмиллиарда все еще не выбрались из далекого прошлого, а половина населения зависла где-то посередине.
Примерно к моменту предполагаемого выхода на первое место в мире, то есть во второй половине десятых годов этого столетия, Китай как раз достигнет среднемирового уровня производства на душу населения, официально перейдя из бедных стран в среднезажиточные. Можно рассчитывать, что к 2020 году его доля в мировой экономике вырастет до одной пятой. Это в разы меньше, чем было у США на пике их могущества, и назвать такое первенство мировой хозяйственной гегемонией будет еще нельзя. Однако к этому же времени "китайская модель" себя исчерпает, и для дальнейшего преуспеяния придется найти новую. Или удовлетвориться достигнутым и жить в застое.
Все это видно уже сейчас, когда сомнения в вечности китайского чуда кажутся такими же неуместными, какими лет тридцать назад — сомнения в вечности чуда японского.
Еще до начала глобального кризиса Китай стал мировым сборочным цехом. Сырье и комплектующие ввозятся, готовые изделия вывозятся и заполняют собой магазины всего мира. Заниженный курс юаня тормозит внутреннее потребление и толкает в рост экспорт, делая его дешевым и непобедимым в конкуренции.
Исключительно скромный уровень гособязательств в пенсионной сфере и медицине позволяет сэкономить огромные средства для вложений в экономику, дорожное строительство и разнообразные модернизаторские проекты.
Еще один источник экономии средств – политика ограничения рождаемости, принесшая блестящий успех: число жителей страны почти не растет, а его доля в населении планеты (сейчас – 19%) плавно снижается.
При этом рабочая сила в современных и полусовременных секторах быстро увеличивается за счет деревни. Дешевый труд эксплуатируется железной рукой, а статус постоянных жителей больших городов для многих рабочих до сих пор остается лишь мечтой.
Короче, никакого сходства ни с западными государствами благоденствия, пытающимися при любой экономической погоде сохранять у себя социальный рай, ни с российскими попытками создать на нефтедоллары что-то, хоть отчасти на этот рай похожее.
В отличие от западных экономик, которые вошли в кризис, перегруженные огромными социальными расходами, госдолгами и бюджетными дефицитами, Китай вступил в него, так сказать, налегке. Поэтому стандартная "антикризисная терапия", клонящаяся к росту госрасходов, социальных трат и дефицитов, Китаю помогла, а западные экономики только еще дальше загнала в тупик. Различие было похоже на разницу в действии антибиотика на того, кто никогда им не злоупотреблял, и на того, кто сдуру глушил себя этим лекарством при каждом насморке. Западные экономики вместо выздоровления увязли в стагнации и долгах, а Китай продолжает стремительно расти, отделавшись пока только ростом инфляции и "пузырями" на рынке недвижимости. Китайская модель выжила, чего не скажешь о многих прочих.
Но все экономические модели имеют свой ресурс — отнюдь не безграничный. Китайская инфляция, хоть сейчас и не больше российской, но для нормального развития уже слишком высока. Ее придется притормаживать, охлаждая экономику и замедляя, пусть и не очень сильно, ее рост. Юань уже не так дешев, как раньше, и превышение китайского экспорта над импортом в 2011 году заметно меньше, чем в предыдущем. Запасы деревенской рабочей силы все еще велики, но уже не кажутся неисчерпаемыми – в сельском хозяйстве заняты сейчас только 38% работающих, их отток в города уже слабеет, а значит, иссякают и возможности экстенсивного роста экономики.
Иссякают и возможности эксплуатировать дешевизну рабочей силы. Китайцы вовсе не так безропотны, как это принято считать. Мероприятия, подстегивающие уровень массового потребления, начались тут в порядке антикризисной терапии, но их придется превратить в постоянную политику, неизбежно включающую расширение социальных гарантий. Так хочет народ, и китайским властям, славящимся своим рационализмом, придется шаг за шагом идти навстречу этому желанию.
Все это означает, что сложившаяся за последние тридцать с лишним лет китайская модель будет демонтирована. Не сразу, конечно, но второй тридцатилетки у нее в запасе нет. Время на реконструкцию измеряется даже не десятилетиями, а, скорее, уже годами.
Разумеется, Китай может и дальше расти, пускай и не такими фантастическими темпами, как до сих пор. Но для этого ему понадобятся другие социальные и экономические механизмы. А они пока не сложились. Успехи в 2008-2011 годах, в разгар мирового кризиса, стали для Китая скорее блестящим финалом старой эпохи, чем началом новой. Страна так и осталась мировым сборочным цехом, хотя объемы продукции и выросли. Новая волна глобального кризиса, которая уже поднимается, потребует от дальневосточной супердержавы более глубоких, более сложных и, видимо, более дорогостоящих перемен.
Сергей Шелин