http://polit.ru/article/2012/11/27/edu/?fb_comment_id=fbc_518097871547999_107905348_545406622150457#f2ea14cd170cdac
27 ноября 2012, 09:13   Сергей Неклюдов
У меня нет сомнения, что происходящее – путь к окончательному разгрому национального высшего образования – под предлогом выведения его из кризиса (вполне, кстати, реального).
Прыжок в будущее
Как сообщило 1 ноября 2012 года информационное агентство РИА «Новости», «Минобрнауки по итогам мониторинга и анализа данных о деятельности государственных вузов определило перечень вузов Центрального федерального округа с признаками неэффективной работы»; неэффективные вузы могут подвергнуться реорганизации или даже закрытию.
На короткое время эта новость отодвинула из поля общественного внимания демарш футболиста Денисова и его ужасные последствия. Однако выборы президента (у них) и снятие военного министра (у нас) отфутболили проблему «недоэффективности университетов» на второй (пятый, десятый, двадцать пятый) план, оставив ее рассмотрение узко цеховым кругам сограждан, которых непосредственно касается ее разрешение, т.е. в основном преподавательскому составу высших учебных заведений, студентам и аспирантам. Российские СМИ явно утратили какой-либо интерес к данному вопросу.
Боюсь, серьезность происходящего сильно недооценивается. Как подсказывает опыт, ликвидаторы, видимо, переждут этот небольшой всплеск народного волнения и, когда внимание общества переключится на какую-либо другую тему, спокойно завершат намеченное. Лично у меня нет сомнения, что это – путь к окончательному разгрому национального высшего образования – под предлогом выведения его из кризиса (вполне, кстати, реального).
Я просмотрел довольно большое количество реплик в интернете – как в комментариях к интервью высших чиновников, так и в сопроводительных текстах к подписям, собираемым под несколькими петициями, которые появились как реакции на министерскую инициативу и адресуются в разные высокие инстанции. Впечатление сильное. Эти страстные, аргументированные, сбивчивые, рассудительные, гневные, иронические, всегда живые голоса представляют яркий контраст с уверенными в себе и при этом какими-то уклончивыми интонациями начальников, дающих свои пояснения по данному поводу.
Нижеследующий текст в значительной степени опирается на эти материалы, хотя конечно, все высказываемые в нем соображения являются именно моими соображениями и отражают мою собственную позицию по обсуждаемой проблеме (а не позицию университета, в котором я работаю).
О нашей «неэффективности»
Об министерских «критериях эффективности» сказано много и, хотя некоторые обсуждающие были склонны обнаруживать в них даже какие-то рациональные начала, есть весьма устойчивое мнение об их полной нерелевантности, если не абсурдности.
Некорректно оценивать уровень образовательной деятельности вуза по «входному» показателю (среднему баллу ЕГЭ поступающих), а не по «выпускным» параметрам, которые вообще-то тоже не являются тайной за семью печатями. В МИСиСе, оказывается, заметили «прямую корреляцию между успехами на первом и втором курсе и результатами единого экзамена» («Эхо Москвы», 06.11.2012, интервью с Дмитрием Ливановым). И что из этого следует? Что хуже подготовленным абитуриентам труднее дается учеба на младших курсах? Наблюдение, конечно, ценное, но встает вопрос, во-первых, каким образом оно свидетельствует о «неэффективности» вуза, а во-вторых, правомочно ли экстраполировать его на те вузы, для которых оценки, понижающие средний балл ЕГЭ, могут оказаться вообще нерелевантными? Кроме того, нет никакой уверенности в существовании столь же прямой корреляции между успехами на младших курсах и успешным окончанием вуза. У хуже подготовленных студентов есть вполне реальная возможность догнать и перегнать своих более продвинутых сокурсников, такое случается сплошь да рядом. Вообще же ЕГЭ – это показатель уровня образования среднего, а не высшего, и к этому способу аттестации школьников, как и к самому этому образованию, есть много претензий, но сейчас разговор идет о другом.
Невозможно измерять рублем качество научно-исследовательской деятельности в гуманитарной сфере (подозреваю, не только в ней). Вполне представимы и, по-видимому, нередки случаи достижения высоких научных показателей при небольших финансовых затратах и, напротив, высокая стоимость проекта при его ничтожной результативности. Но главное: почему успехами научной деятельности измеряется образовательный процесс (даже если оставить в стороне способ этого измерения)? Еще и при том, что адекватные условия для исследовательской работы в университете в большинстве случаев не могут быть созданы – главным образом, из-за запредельных учебных нагрузок у преподавателей, их унизительно низких зарплат и необходимости постоянных подработок, а также негибкости отечественного законодательства, в силу чего у университетской администрации зачастую просто нет юридической и финансовой возможности способствовать такого рода деятельности.
Нельзя успех вуза, по определению ориентированного на образование соотечественников, оценивать по числу имеющихся в нем иностранных учащихся. Что является нашим приоритетом – качество национального образования или его привлекательность для зарубежных студентов? Они, конечно, выгоднее по сравнению с российскими бюджетниками, поскольку сами оплачивают свое обучение, но ведь главная цель российского вуза – не заработок, а повышение образовательного уровня российского общества. Или приоритеты уже изменились, а я как-то не уследил за этим?
И вот еще: основная, едва ли не единственная и уж во всяком случае самая устойчивая категория иностранных учащихся, которые поступают на наши гуманитарные факультеты, это русисты, причем многие из них стремятся главным образом выучить русский язык, ну и для полноты картины немного ознакомиться с русской культурой. Эта последняя группа, естественно, стремится попасть в те учебные заведения, где преподавание русского как иностранного имеет давние традиции и в максимальной степени технологично. Прочих зарубежных студентов, действительно интересующихся изучением русской культуры, литературы или фольклора, очень немного, и уменьшение их количества никак не зависит от российских вузов.
Наконец, бессмысленно ставить в упрек университету недостаточное количество квадратных метров (увеличение которых от самого учебного заведения зачастую и вообще не зависит). Я вспоминаю свой филфак начала 1960-х: длинный кривой коридор третьего этажа в старом здании МГУ на Моховой. Где мы только там не занимались! Чуть ли не на лестничных площадках. И ничего… В горячечном бреду не пришло бы в голову мерить этими квадратными метрами успешность тогдашнего обучения. Конечно, лучше, чтобы в университете все было в порядке с «инфраструктурой», чтобы студенты были здоровы и сыты (того же стоит пожелать и преподавателям), но в первую голову качество образования зависит отнюдь не от наличия буфетов и спортивных залов.
Итак, образцовый университет, с точки зрения министерства, это тот, абитуриенты которого имеют высокий бал по ЕГЭ; в котором учится много иностранцев, тратится много денег на научную деятельность, есть хорошая инфраструктура. И – ни слова о качестве образования, которое дает вуз. Видимо, по понятиям анонимных составителей этих тестов при наличии данных показателей (в том числе – «доходов вуза из всех источников» и «общей площади учебно-лабораторных зданий») его уровень, как и уровень научной деятельности, уж точно должен быть запредельно высоким. «Ну разумеется! — вскричал Выбегалло. — Духовные потребности разовьются в соответствии! Я уже отмечал, что чем больше материальных потребностей, тем разнообразнее будут духовные потребности. Это будет исполин духа и корифей!»
Какая-то странная, зазеркальная логика, инфантильная или архаическая, что ли; вспоминается, впрочем, отмена губернаторских выборов в качестве средства избежать последующих террористических актов (как там у Хармса: «Скорей, чтобы вылечить кошкину лапу, воздушные шарики надо купить»).
По этой причине мне неинтересно обсуждать «рациональные зерна» в данных «показателях», даже если они там имеются. Создается стойкое ощущение: все это нужно исключительно для того, чтобы дать законный вид и толк выполнению главной и публично высказанной задачи: сократить количество вузов в стране.
Есть, кстати, странное совпадение, замеченное очень многими: «неэффективные» вузы в большом количестве случаев занимают отличные места в центре городов, очень хорошие, а то и прямо «исторические» здания (что, конечно, неправильно – подобное хозяйство можно использовать куда более рационально). Глава Российского профсоюза студентов (РПС) Алексей Казак даже прямо считает, что критерии эффективности подбирались таким образом, чтобы признать неэффективными вузы, представляющие собой «лакомый кусочек» из-за имеющихся в их распоряжении земельных участков и недвижимости.
Но давайте повременим с выводами. Если такая причина и имеется, она не единственная и не главная.
Немного о взятках и коррупции
Если рассмотренные критерии не являются основой для реальной оценки эффективности обучения, то, может быть, они позволят справиться с главной бедой нашего общества, охватившей и систему образования, – а именно с коррупцией, с взятками и торговлей дипломами? Увы! Самый беглый взгляд на перечисленные параметры говорит о том, что линия этих «замеров» проходит даже не по касательной к данной проблеме, а просто мимо нее.
При этом нельзя сказать, чтобы о ней вообще ничего не говорили, однако дело, как правило, ограничивается призывами или обещаниями закрыть вузы, занимающиеся не образованием, а торговлей дипломами. Сделать это, несомненно, необходимо, но происходить подобное закрытие должно в результате судебных решений, а не слухов и мнений, поскольку здесь – прямой путь к произволу, не менее опасному, чем сама торговля дипломами. Кроме того, хочется спросить: а вы, господа, уже выявили эти криминальные вузы? Если да, то где их список и почему не слышно ни об одном судебном деле? Если нет, то почему они до сих пор не выявлены? У нас что, плохо с сыском? А может быть просто нет «политической воли» к тому, чтобы затронуть эту, как считают некоторые политологи, системообразующую основу государства?
Речь ведь, действительно, идет об уголовных преступлениях, которые следует решительно отделить от различных недочетов в университетском преподавании или случаев неэффективности научной деятельности. Все это, разумеется, тоже имеет место, однако криминальность и неэффективность – суть совершенно разные явления, и решение порождаемых ими проблем требует принципиально различных инструментов.
Впрочем, и с вердиктами, выносимыми по следам таких уголовным расследований, также надо быть чрезвычайно осторожным. Я, скажем, за 20 лет работы в университете никогда напрямую не сталкивался с фактами коррупции преподавателей, хотя и имел достаточно широкий круг общения. Слышать – слышал, не считал возможным отвергать как заведомую клевету и сплетню, но сам не сталкивался. В основном, люди, с которыми я находился и нахожусь в тесных профессиональных отношениях, имеют безупречную репутацию и всегда оставались вне каких бы то ни было грязных подозрений – не только для меня, но и в глазах научной общественности.
Отсюда следует, что представление о тотальной коррупции вузовского преподавания является по крайней мере сильно преувеличенным. Даже наличие где-то в вузе взяточников, отнюдь не свидетельствует о необходимости его реорганизации или закрытия. «Здоровой ткани» в университете может быть достаточно, чтобы считать его деятельность успешной, сам организм – вполне жизнеспособным, а хирургические операции, если они необходимы, производить точечно, так сказать, лапароскопически.
Но есть опасения, что если все пойдет по намеченному плану, то в первую очередь погибнут именно «здоровые» части университетского организма, в результате чего уровень образования еще больше понизится, а вот коррупция не денется никуда.
Профессора и дворники
По словам Дмитрия Ливанова, мониторинг зарплат профессорско-преподавательского состава вузов (сентябрь 2012) показал, что в 59 регионах она «выше средней по экономике, в частности в Москве (46450 рублей)». Эти данные приходят в вопиющее противоречие с эмпирической реальностью.
Предоставлю слово тем, кто подписался под обращением «О необходимости повышения базовых окладов профессорско-преподавательского состава, научных сотрудников и технического персонала государственных вузов» (на сегодняшний день – более 1100 человек), а также тем, кто разместил в интернете свои вопросы Дмитрию Ливанову (после его выступления на «Эхе Москвы», 06.11.2012); вот лишь несколько выдержек из множества реплик (здесь и далее я не привожу имен и электронных адресов авторов, но при желании их несложно найти на соответствующих сайтах):
Уважаемый господин министр. Знаете ли Вы, что зарплата ассистента без степени составляет 4000 руб.?
Я получаю (кандидат наук, доцент) в университете 11 тысяч чистыми...Это нормально???
Достойной зарплата была только в СССР – 350 рублей. А сейчас, согласно трудовому договору, – нищенские 14859 рублей!
Мой ежемесячный оклад с вычетом налогов 17 тыс. 558 руб.
В МГУ ст. преподаватель, к.ф.-м.н., получает 12 000 (базовый оклад) + 50% («ректорские») – 13% (подоходный налог) = 16 000 р. на руки. Доцент на 3 000 больше.
Оклад по дням 01.09-30.09 – 6390,00 руб.
Надбавка за стаж 01.09-30.09 20% 1278,00 руб.
Надбавка за степень 01.09-30.09 3000,00 руб.
Районный коэффициент 15% 1600,20 руб
Итого 12268 руб. – (13%) = 10673 руб.
Так что Вы ещё богачи :).
…за 25 000 можно кое-как сводить концы с концами, 18 000 позволят не умереть с голоду, а на зарплату в 12 000 вообще не прожить без дополнительных заработков. Ставки преподавателей-почасовиков не менялись с 2006 года. Это 122, 244 и 306 рублей за ак. час работы преподавателя без степени, кандидата и доктора наук соответственно.
Зарплата унизительная, студенты про нее спрашивают, а что ответишь? Выпускаются из университета, и тут же находят работу с зарплатой в 2-4 раза выше, чем у профессора, который не может даже прилично приодеться, экономит на всем.
После 20 лет работы преподавателем на полную ставку ушел с твердым пониманием, что ждать больше нечего. Все эти 20 лет моя квалификация росла вплоть до доктора наук, должности росли до профессора, но я все равно не смог догнать по зарплате уборщика производственных помещений станции метрополитена, на которой я выходил, чтобы приехать на работу.
…преподаватели ВУЗов влачат нищенское существование. Их зарплата чаще всего на уровне зарплаты дворника.
Последней каплей был разговор с дворником-таджиком, который заявил, что за 15 тысяч нормальные люди работать не могут, поэтому подметать лестницу в нашей парадной он не намерен. (Эта та сумма, которую я получал в кассе на руки).
Что-то тут не сходится, видимо, кто-то лжет – либо люди, рассказывающие о зарплатах университетских преподавателей, либо г-н Мониторинг из министерства. Опять-таки хотелось бы понять, как и кем он составлялся. Дать бы его на независимую экспертизу, а то у нас в стране ведь, знаете, посчитать можно очень-очень по-разному. Не честнее ли было бы вместо «средней температуры по больнице» привести данные по конкретным должностным и возрастным группам, с учетом наличия / отсутствия ученой степени и т.д.?
Скажите, г-н министр, а вам не стыдно слышать эти голоса, доносящиеся из подведомственных вам учреждений – хотя бы только вышеприведенные? Ну, хоть чуть-чуть?
Каюсь, вопрос риторический. Уже 17 ноября (т.е. спустя 10 дней после упомянутого интервью) Дмитрий Ливанов заявил (телеканал «Россия 1»), что 20–30 тысяч (ср. реплики выше) зарабатывают «педагоги невысокого уровня», соглашающиеся на такую оплату своего труда, или почасовики, преподающие в различных вузах, а у «специалистов» уже сейчас есть возможность получать вдвое больше (sic!). В конце концов, если у них нет хлеба, пусть едят пирожные.
Оставим в стороне интонацию энтомолога, наблюдающего поведение насекомых, – своей оскорбительностью она заставляет вспомнить нашумевшее заявление единоросса Ильи Костунова. Если следовать логике чиновника, то приходится признать, что все (все!) вузовские педагоги, оставившие свои горестные заметки по затронутой проблеме, имеют даже еще более «низкий уровень», чем тот, который существует в картине мира министра.
…в прошлом году я делала доклады на конференциях в Оксфорде, Эколь Нормаль Суперьер, в университетах Тулузы и Токио – не говоря о России, Я получаю 12 тысяч рублей. Правильно ли я понимаю, что я научно неэффективна?
Ну что вы, право! Вам же объяснили, что на самом же деле все возможности гораздо более щедрого заработка для преподавателя вуза открыты. И действительно, министр не обманывает:
…соглашаюсь на любой приработок, вплоть до ночного сторожа и уборщика (кстати, оклад в 4 раза выше!)
А нам с октября вообще прибавили зарплату – на 6% от базового оклада (ну к чему такая щедрость, хватило бы и на 5%).
Запомните все это, коллеги – других ответов на ваши вопросы скорее всего не будет, а поэтому давайте, наконец, избавляться от иллюзий.
Невестушка, полно молоть – отдохни-ка, потолки!
Итак, вторым (видимо, и по значимости) показателем «для отнесения вузов к группе имеющих признаки неэффективности» (ох, уж этот министерский новояз – подлинное поношение родной речи!) значится «Научно-исследовательская деятельность: объем НИОКР [научно-исследовательские, опытно-конструкторские и технологические работы] в расчете на одного НПР [научно-педагогического работника]». Я уже упоминал о некорректности использования данного критерия в качестве одного из основных для оценки деятельности университета как образовательного учреждения. Это особенно очевидно, если учесть, что ряд педагогических специальностей (скажем, преподавание языков) вообще не предполагает обязательного занятия научными исследованиями. Более того, мне (думаю, не только мне) известны великолепные педагоги, за всю свою жизнь выпустившие лишь пару статей, а то и вообще не написавшие ни строчки, и, напротив, выдающиеся ученые, являющиеся весьма тусклыми преподавателями; такое – отнюдь не редкость. Наконец, с другой стороны, помимо «поточного» образования в целом ряде специальностей существует «штучное», и именно в этом сегменте делается университетская наука. А ведь министерские «замеры» – это, как мы убедились, всегда «средняя температура», рисующая картину не просто малоинформативную, но прямо искаженную.
Однако здесь речь идет даже не об этом. Снова предоставлю слово самим педагогическим работникам.
Ставки 800 часов. Во всем мире этого нет. Профессор в Польше 100 часов, кандидат наук 200...Ну что же это такое? Какое может быть качество преподавания, если большинство преподавателей берут полторы ставки (жить-то надо), и бегают по урокам как угорелые.
О какой науке после этого можно говорить. Голова постоянно занята не наукой, а вопросом как свести концы с концами. Наука за такие деньги превращается в преступление перед семьей, которую необходимо кормить, одевать и обувать.
Два раза в год требуют результатов научной работы, а откуда их взять? Денег на научные исследования – ноль, на материальное обеспечение учебного процесса – ноль, и так уже двадцать (!) лет.
Чтобы выжить и содержать семью (жена и двое детей), соглашаюсь на любой приработок… Можно ли при этом работать на науку в полную силу? – А мечталось!!!
А ведь у нас ещё рейтинги, где необходимо представить данные по науке, по научной деятельности со студентами...КОГДА этим заниматься??? Это тупик. Какая наука, когда некогда вздохнуть.
Такие вот обстоятельства – они хорошо знакомы мне по многолетним наблюдениям. Да, молодые (а потом уже и не очень молодые) люди, образованные, талантливые, часто – без собственного угла, семейные, с вырастающими детьми, еле успевающие с трех «пар» в родном вузе еще на две «совместительские» в другом конце города. Да, прирабатывающие даже ночными сторожами и дворниками (эти случаи вполне реальны). С ними мало кто считается («куда они денутся!») – считаются скорее с пожилыми и именитыми. А они «деваются»: кто поэнергичней и посвободней в движениях – за рубеж (пройдя через систему Fulbright’ов и Humboldt’ов), кто менее поворотлив и более обременен семейными или социальными связями, а то и просто имеет менее «конвертируемую» специальность, – вздохнув о несбывшейся мечте, уходит на хлебное место, чтобы уже никогда не вернуться в alma mater; хорошо еще, если удается устроиться в коммерческий вуз, пусть даже не по ранее избранной специальности. Остающимся грозит постепенная утрата наработанных в аспирантуре исследовательских навыков.
Какие «рейтинги» научных достижений вы требуете от них? Это у них есть право спросить с вас за то, что на протяжении всех «сытых нулевых», гордящихся своей «стабильностью», положение этих молодых людей, интеллектуального будущего страны, было низведено ниже положения дворника.
Как у вас язык поворачивается, г-н министр, говорить о согласии на такую оплату труда лишь «педагогов невысокого уровня»? Даже ваш заместитель Александр Климов, рассказывая о выявленной корреляции между «неэффективностью» вуза и заработной платой профессорско-преподавательского состава, обмолвился, что низкая зарплата способствует неэффективности! В общем, по словам уже упомянутого литературного персонажа, «теперь можно считать доказанным, что ежели человека не кормить, не поить, не лечить, то он, эта, будет, значить, несчастлив и даже, может, помрет».
Это вами (и властью, которую вы в данный момент представляете) труд вузовских преподавателей оценивается подобными суммами, а на самом деле – гораздо меньшими. Поинтересуйтесь государственными должностными окладами в высшей школе – вы, видимо, давно не оживляли их в памяти. Так вот: базовый оклад (с доплатой за ученую степень) для доцента и кандидата наук равняется 10000–12000 р., а для профессора и доктора наук – 15000–22000 р.; для «неостепененных» преподавателей и технического персонала эти суммы в 1,5–2 раза меньше. Остальное – по обстоятельствам и от щедрот, весьма переменчивых и неустойчивых.
Именно этими цифрами измеряется подлинное отношение нынешних властей к отечественной науке, к ее развитию, к образованию народа, в конечном счете – к будущему страны, которое вырастает именно отсюда.
Народное образование как социальная программа
И снова – вопрос из интернета:
1. Прокомментируйте пожалуйста следующие Ваши фразы, сказанные Вами уже в статусе министра образования
а) «Как только мы уйдем от всеобщего бесплатного высшего образования, появятся механизмы, которые помогут привлечь на предприятия ценные кадры. Например, образовательный кредит» (ключевое слово «бесплатного»)
б) «Перед нами стоит задача изменения содержания технического образования, — Готовить надо не разработчиков технологий, а специалистов, которые могут адаптировать заимствованные технологии. Кроме того, студентов надо учить современным технологиям, а не тем, что используются в России».
Если я правильно Вас понял:
а) Вы ратуете за платность высшего образования, следовательно с учетом реалий нашей страны Вы хотите сделать его недоступным большинству населения России, т.е. Вы стремитесь лишить народ России естественного общественного блага?
б) Вы стремитесь обеспечить наше научное и технологическое отставание от «Запада», закрепить и углубить его?
Как министр образования может говорить, что нам не нужны инженеры???? Вы думаете, в ближайшее время у нас не будет производства, мы не будем строить школы, больницы, стадионы и мосты??? Да у нас проблема не только с инженерами… у нас электрика и сантехника скоро совсем не найдешь...Подумали бы лучше, как восстановить среднее техническое образование....
Тут я вновь должен согласится с вопрошателями. Я категорически против отказа от одного из важнейших гуманистических достижений XX в. – гарантий всеобщей доступности университетского образования, обеспеченного бюджетом. Это может себе позволить только страна, имеющая, во-первых, достаточно высокий уровень жизни (Россия к ним никак не относится), а во-вторых, надежную и разветвленную систему кредитных и грантовых поддержек для малоимущих (чего также нет и в помине). Учитывая это положение дел, от подобных социальных обязательств государство не имеет права уклоняться. Исхожу из собственного опыта: почти никто из моих учеников, включая самых ярких и перспективных, видимо, не смог бы оплатить свое обучение. Что же касается «образовательного кредита», то пока в его реальность мало верится (вспомним, скажем, многочисленные проблемы с кредитом «молодой семье», для многих совершенно неподъёмным); вообще, сначала создайте этот институт, а потом посмотрим. «Если хорошее образование будет стоить дорого и человеку придется взять кредит, – говорит Дмитрий Ливанов, – будущий работодатель в обмен на обязательства сможет его погасить»; ситуация для гуманитарных специальностей (боюсь, не только для гуманитарных) плохо представимая.
Далее. Получается так, что в технической сфере нам нужны не конструкторы, а эксплуатационники. Следовательно, от собственного производства и собственного научного творчества наша страна вполне сознательно отказывается? Вспоминается высказывание, приписываемое одному бывшему градоначальнику: «Они там все делают, а мы здесь это имеем», т. е. зачем париться, все купим – естественная (и гибельная для государства) идеология рантье, зависимого от «нефтяной иглы». Похоже, предполагаемая «реформа» высшего образования – весьма значительный шаг к тому, чтобы еще прочнее угнездиться на этой игле.
Тогда понятна и ориентация на сокращение высших учебных заведений до15% от имеющихся, если не больше. В самом деле, зачем? Нужно лишь некоторое количество людей, умеющих справляться с закупленной техникой, ну, и сколько-то рабочих, в случае чего легко заменяемых гастарбайтерами, а уж дешевле них, как мы выяснили, – только преподаватели университетов. Неясно только, куда девать остальной народ, но, это, видимо, как-то образуется… рассосется… Впрочем, здесь концепция, пожалуй, несколько недодумана.
Университет как «образовательное учреждение высшего профессионального образования»
Недавно состоялась кампания, которую можно было бы считать апофеозом чиновно-бюрократической изобретательности, если бы не дальнейшее развитие событий – по сценарию, описанному Борисом Ямпольским: «жизнь проходила… от кампании к кампании, и каждая последующая была тотальнее, всеобъемлющее, беспощаднее и нелепее, чем все предыдущие, вместе взятые».
Эта кампания привела к уточнению номенклатуры российских вузов. В результате МГУ, например, официально стал «Федеральным государственным образовательным учреждением высшего профессионального образования "Московский государственный университет имени М.В.Ломоносова”», а РГГУ «Государственным образовательным учреждением высшего профессионального образования "Российский государственный гуманитарный университет”». Ну, и т.д.
Что такое университет? Это – вольное, самоуправляемое сообщество ученых, педагогов и учащихся (во многих странах даже полиция не имеет права входить на территорию университета). Это – центр научных исследований, опирающихся на фундаментальные знания и проводимых в тесной связи с препо­даванием, причем их направленность и методология определяется самими учеными; это «свободное преподавание и развитие всех отраслей науки, независимо от их практического приложения» (Брокгауз и Ефрон). Наконец, это – не утрачивающая свой актуальности основа европейской цивилизации (в том числе и нашей), без него она вообще не могла бы состояться и не может существовать дальше. Доказательство – быстро развивающиеся страны наращивают свой университетский потенциал, а не сокращают его; но об этом – ниже.
Должно быть, слово университет в нашей стране теперь уже понимается неотчетливо (определенными кругами, по крайней мере), и есть риск спутать его, например, со словами универсам (магазин) или универсал (автомобиль). Вот и приходится уточнять, что это – «образовательное учреждение», деятельность которого сводится к «предоставлению образовательных услуг» (это тоже из министерских документов. Господи, что за жаргон! Вам в парикмахерскую? Это на второй этаж, там вас обслужат. А образовательные услуги оказываются за углом налево).
Оцените стилистику и логику министерского терминотворчества: «образовательные учреждения высшего профессионального образования». Или – в совсем уж недавнем документе: «В список высших школ, неэффективных из-за специфики их деятельности…» (ты, вообще, сам-то понимаешь, что сказал?). Не пытайтесь вникнуть в значение подобных «языковых игр» – его здесь нет. Не спрашивайте, «кто и когда в здравом уме и твердой памяти…» – там нет ни того, ни другого. Лучше отнеситесь к этому как к показателю уровня грамотности, да и просто административной осмысленности управляющих нами чиновников.
О гуманитарном знании
Говорят, руководство нашего министерства недолюбливает гуманитарные науки, и, если вспомнить об «удельном весе» гуманитарных вузов в его «черном списке», утверждаешься в мысли, что это действительно так. Один из высших руководителей ведомства, якобы не без сарказма говорил: «Пусть кто-нибудь объяснит мне, что такое гуманитарные науки». Похоже, автору этого высказывания не случалось читать или хотя бы краем уха слышать о том, что это – науки о человеке культурном и о человеческой культуре, без которой человек не был бы человеком. Что эти науки являются инструментом самопознания человека и человеческого общества. Наконец, что «бесполезное» фундаментальное знание (к которому относится и гуманитарное) – это один из «конечных продуктов» деятельности человека разумного (чем он отличается от братьев своих меньших), а не только то, в результате чего становится больше чугуна и стали на душу населения в стране.
Я отдаю себе отчет в том, что далеко не у каждого возникает потребность в подобном интеллектуальном продукте, и все высказывания о «ненужности гуманитарных наук» в конечном счете порождены элементарным отсутствием знакомства с данным предметом, а это, как и всякое невежество, располагает к несокрушимой убежденности в своей правоте. Тревожно, однако, когда у лица, поставленного руководить какой-либо областью, обнаруживается недостаточная информированность именно об этой области. Вспоминается, как в 1970-е годы директор Мосфильма (в прошлом – начальник Управления охраны общественного порядка Мосгорисполкома) никак не мог вникнуть в характер деятельности подведомственных ему производств, а потому периодически вызывал к себе руководителей соответствующих цехов и просил объяснить ему, наконец, чем они там занимаются.
Я не знаю, в какой мере наши ликвидаторы отдают себе отчет в том, что подавление гуманитарного знания ведет к оскудению интеллектуального потенциала нации и к ее дегуманизации. Скорее всего, впрочем, подобные размышления и не входят в сферу их профессиональной компетенции.
Замечу, кстати, что, судя по языку министерских документов, дефицит гуманитарного образования в этом ведомстве чрезвычайно велик.
Наши цели ясны, задачи определены. За работу, товарищи!
Тема чрезмерного количества университетов в Российской Федерации возникла в высказываниях правительственных чиновников не позднее 2008 г. (Андрей Фурсенко: «Количество вузов разрослось неимоверно»), а в последнее время она стала звучать особенно часто (Сергей Иванов: «На мой взгляд, у нас слишком много вузов»; Дмитрий Медведев: количество вузов «превосходит все разумные рамки»; несколько более осторожно – Владимир Путин: сейчас в стране слишком много вузов, которые предлагают некачественное образование). Появились и весьма решительные прогнозы: от нынешней тысячи вузов через пять лет останется 15%; в России останется 50 университетов и 150 институтов (Комсомольская правда, 21 августа 2012); число бюджетников в вузах должно сократиться в два раза (Дм. Ливанов).
Так что, дорогие коллеги, не сетуйте, что все случилось так неожиданно. На самом деле вас предупреждали, цели были определены – теперь можно браться за работу. И взялись. В.В. Путин поручил Минобрнауки до конца 2012 г. выявить «неэффективные» госвузы, после чего разработать программу реорганизации высшего образования. Министерство выявило и разработало, пояснив, что реорганизация – это главным образом сокращение учебных заведений, «которые не отвечают современным критериям» (эти «критерии» мы обсудили выше), и укрупнение, приводящее к концентрации ресурсов. «Согласитесь, – говорит Исаак Калина, – 15 кафедр высшей математики в 15 вузах в одном городе, при этом плохо обеспеченных сильными преподавателями, – серьезный недостаток» (я все-таки подожду соглашаться с г-ном Калиной – это смотря в каком городе и в каких вузах; не исключено, что, напротив, следует обеспечить эти кафедры сильными преподавателями, а не «сокращать» и «укрупнять» их).
Вообще, инициатива с «сокращениями» и «укрупнениями» очень напоминает подзабытую историю совнархозов и министерств в СССР (1917 – 1932 – 1957 – 1965 гг.), или колхозов и МТС (1920-е – 1960-е гг.), или – особенно – укрупнение колхозов, преобразование колхозов в совхозы, переселение в центральные усадьбы жителей «неперспективных деревень» (1950-е – 1960-е гг.); наглядные, а подчас и драматические примеры конвульсивных движений советской командно-административной системы. По-видимому, это в крови российского чиновника – так он понимает технологию «реформирования» и «управления».
Встает, однако, непраздный вопрос: откуда взялась сама идея избыточного количества университетов? Может быть, из каких-то широких и тщательных обследований состояния отечественного высшего образования? Если да, то хорошо бы ознакомиться с их методиками и результатами. А может быть никаких обследований не было, просто товарищи, которым сверху видно все, решили, что слишком широк русский университет, надо бы сузить. И уже после этого стали проводить тестирование, качество и компетентность которого так взволновали нашу общественность.
Здесь мне опять-таки не хочется просто так соглашаться с исходной убежденностью наших правителей, что на 143-миллионную страну 1000 университетов – слишком много, а вот когда будет 50, ну, в крайнем случае, 200 (если считать все вузы) – это в самый раз.
Что тут скажешь? Подобные пропорции очень различны, от страны к стране они колеблются в больших пределах. В Германии, например, 326 университетов примерно на 82 млн. человек (эта пропорция несколько меньше, чем наша нынешняя, но существенно выше, чем та, к которой мы стремимся). В США – 4352 вуза на 310 млн., т.е. гораздо больше, чем у нас сейчас; в Бразилии: 2000 вузов на 190 млн., опять-таки существенно больше. В Китае за последние 10 лет число выпускников высшей школы выросло в 5 раз, а количество самих вузов увеличилось вдвое. Вообще к 2020 г. около 40% всех выпускников вузов будут приходиться на долю Китая и Индии (данные Организации экономического сотрудничества и развития). Таким образом, передовые и динамически развивающиеся государства не только не сокращают количество вузов и их выпускников, но даже увеличивают его. Для их экономики и культуры, по-видимому, нужно больше людей образованных, развитых, мыслящих.
Не то у нас. Вероятно, мы уже догнали и перегнали Америку по уровню образования и науки, не говоря уж о Китае и Индии; теперь можно расслабиться и не тратить зря деньги на эту бессмысленную деятельность, тем более – на какое-то там «гуманитарное знание». Лишь были б желуди…
Установка на сокращение количества вузов для нашего будущего смертельно опасна. Молодой человек, окончивший «плохой» вуз, все-таки более развит и образован, чем не учившийся нигде. У «плохого» университета есть шансы стать «хорошим», даже очень хорошим, а вот открытый на его месте торговый центр (гостиница, платная стоянка и т.п.) университетом уже не будет никогда. Никаким.
Так что же нас ожидает? Если с трезвым пессимизмом взглянуть на происходящее, то это будет, по образному выражению незабвенного Константина Петровича, ледяная пустыня [с нефтяными вышками и газовой трубой], по которой ходит лихой человек [с узнаваемым лицом].
Мистер Икс из министерства
Едва ли кто-нибудь станет отрицать, что российская система образования – вся – нуждается в реформировании. Ее кризисное состояние, может быть, лишь в какой-то степени обусловлено глобальными кризисными явлениями в социальной и экономической жизни, в идеологии и культуре, затронувшими и данную сферу. Однако, главное, на мой взгляд, в том, что эта система, по своей природе незащищенная и легко уязвимая, у нас была брошена на произвол судьбы – и государством, и обществом. Это еще как-то можно было бы объяснить обстановкой 1990-х – крахом советского режима, бедностью ($15-20 за баррель нефти), финансово-экономическим хаосом (что, впрочем, компенсировалось снятием идеологического и административного пресса). Однако это совершенно непростительно для «стабильных» 2000-х (цена барреля – вокруг $100), когда к финансовому обнищанию преподавательского состава высшей школы добавился какой-то ураганный разгул российской бюрократии, бессмысленной и беспощадной:
Непрерывно из Москвы опускаются требования на всё новые и новые формы отчёта, постоянно меняются требования к имеющейся отчётной документации. С завидной регулярностью изменяется не только название министерства, но и название учебного заведения, что вносит существенный бардак в учебную и финансовую деятельность заведения.
Бюрократизация "сверху" плодит бюрократизацию "снизу". Появляются отделы с более чем странными функциями, которые они даже сами не могут толком сформулировать (типа отдел контроля качества, контроля секретности и пр.). И всех их надо "кормить" бумагой. Так, что на собственно преподавательскую работу у преподавателей остаётся всё меньше времени.
Одновременно нашу обескровленную систему образования, совершенно неготовую к принудительной «модернизации», без какого бы то ни было учета традиций и достижений отечественного народного образования (по общему мнению, весьма неплохих), буквально силком втащили в ЕГЭ, в Болонский процесс, в новые для нее процедуры оценки исследовательской работы преподавателей вузов и сотрудников научных учреждений (индекс научного цитирования и публикационная активность, в первую очередь учитывающая публикации в рецензируемых изданиях).
Я не хочу сказать, что эти новшества плохи сами по себе или как-то особо иноприродны по отношению к российским условиям. Конечно, нет, хотя аргументированная критика данных институций существует, причем отнюдь не только в нашей стране; однако это – тема для отдельного обсуждения. Речь о том, что все подобные новации вводились не только безальтернативно, но и с выхолощенным значением, в силу чего приобретали вид каких-то карикатурных имитаций, имеющих при этом жестко императивный характер.
Так, сакральный «ВАКовский список», во всяком случае в своей гуманитарной части, – это вовсе не перечень изданий, заработавших авторитет в научных кругах серьезной публикационной деятельностью (хотя подобные издания в нем, конечно, встречаются), а реестр, составленный чиновниками соответствующего ведомства, которые сами решают, кому называться «авторитетным», а кому нет. Чтобы быть допущенным к защите, автор кандидатской или докторской диссертации вынужден печатать свои статьи в каком-нибудь «списочном» Вестнике N-ского университета, где их не увидит ни один специалист, – вместо того чтобы публиковать их в профильном, но не «ВАКовском» издании, где они стали бы предметом компетентного обсуждения.
Но реформаторы не останавливаются на достигнутом, их творческая активность растет, а сфера деятельности расширяется. Теперь размещения своих трудов в изданиях «ВАКовского списка» они требуют от университетских преподавателей и научных сотрудников, причем от этих показателей, похоже, будет зависеть не только их зарплата, но и состав диссертационных советов, члены которых также должны в обязательном порядке печататься в изданиях того же списка, неизвестно кем, неизвестно по каким принципам составленного. Нет, монография не годится (даже в центральном университетском или академическом издательстве), нужна статья в ВАКовском списке. Распространяется это на всех докторов наук, профессоров, членов РАН.
Кто вы такие, господа, чтобы указывать, где печататься, ученым, чья высокая квалификация в своей области, установлена и засвидетельствована не только в отечественной, но и в международной иерархии? Огласите, пожалуйста, имена тех, кто составляет этот ваш список – с их учеными степенями и списками трудов. А мы еще посмотрим, стоит ли доверять этой боящейся дневного света коллегии.
И, кстати, как получилось, что ученые степени теперь присуждаются приказами министра, а не диссертационным советом, на котором происходила защита? Что все это значит? Почему право присуждения ученой степени отобрано у специально собранной квалификационной комиссии ученого сообщества, каковой является диссертационный совет, и передано чиновнику?
Вернемся, однако, к главному вопросу – рейтингу эффективности российских университетов. Несколько дней назад министерство образования и науки, очевидно, реагируя на упреки в закрытости своих комиссий и процедур, выложило в интернете ряд документов, посвященных данной теме, в том числе справку о ходе проведения и результатах заседаний рабочих групп Межведомственной комиссии по проведению мониторинга вузов. Из нее, в частности, следует (если опустить затрудняющие понимание бюрократические подробности), что вызвавшие столько возражений критерии эффективности вузов сформированы в соответствии с рекомендациями по итогам заседания Совета Ассоциации ведущих университетов, а затем предложенные министерством пороговые значения и критерии, определяющие «отнесение образовательных учреждений к группе образовательных учреждений, имеющих признаки неэффективности», приняла за основу при проведении мониторинга деятельности образовательных учреждений Межведомственная комиссия (Справка, с. 2–3).
Так кто же все-таки сформировал эти критерии? Совет Ассоциации или министерство? У всякой разработки, есть свои авторы, и опять-таки хотелось бы знать их имена и научные заслуги, чтобы спросить, какие экспертные резоны и теоретические обоснования стоят за выбором данных критериев.
Уточним: в Совет Ассоциации входит 9 ректоров (руководители СПбГУ, МГУ, двух федеральных и пяти национальных исследовательских вузов), а в составе Межведомственной комиссии, утвержденной приказом Минобрнауки, мы встречаем самого министра, пять его заместителей, двух директоров департаментов министерства, руководителя Федеральной службы по надзору в сфере образования и науки, а также – по согласованию – двух ректоров (МГУ и СПбГУ), вице-президента РАН, председателя комиссии РСПП, члена правления Ассоциации юристов России, пять депутатов Думы и Совета Федерации, председателя Профсоюза работников народного образования и науки, а также представителей федеральных органов исполнительной власти.
Таким образом, среди людей, решающих судьбы университетского образования и университетской науки, нет никого, кроме начальников и чиновников. Нет среди них и ни одного гуманитария, а следовательно, развитие российского гуманитарного образования и гуманитарной науки отдано в руки людей, профессионально некомпетентных в данном предмете. Наконец, нет среди них и непредвзятых людей, ибо – при всем уважении к почтенным ректорам почтенных университетов – они по самому своему положению не могут быть в полной мере объективными, поскольку никуда не деться от того факта, что все принимаемые решения имеют финансовую подоплеку и могут повлечь за собой перераспределение скудных бюджетных средств, которые наше рачительная власть вынуждена отпускать этим попрошайкам, не приносящим никакой прибыли: медицине, образованию и науке.
Велика Россия, а отступать некуда
Начну опять-таки с реплик из интернета, в которых суммируется целый ряд предложений и пожеланий, звучавших при обсуждении темы:
Список ведущих гуманитарных вузов России, признанных "неэффективными" заставляет усомнится в корректности самих критериев оценки и выразить недоверие управленцам от образования и науки. Считаю необходимым требовать автономии университетов и строгого контроля над Минобрнауки со стороны научного и педагогического сообщества. Гуманитарная катастрофа влечет за собой социальную, допустить этого нельзя.
Необходимо ставить вопрос о роли (и автономности) научного сообщества. Подобные решения не могут приниматься на основе критериев, не принимающих во внимание мнение научного сообщества.
Господин министр, считаете ли Вы необходимым содержательный аудит предыдущей деятельности министерства с привлечением широкого круга экспертов - как российских, так и зарубежных? Возможно ли участие научной общественности в такого рода проверке? А то целые исследовательские коллективы живо интересуются, какими критериями руководствуется министерство при выделении грантов.
Российский профсоюз студентов выступил за отставку министра образования и науки Дмитрия Ливанова.
Подведем итог. Необходима полная (а не формальная) открытость деятельности Минобрнауки, в том числе:
обнародование всего процесса выработки министерских «показателей для отнесения вузов к группе имеющих признаки неэффективности» (включая имена конкретных чиновников, занимавшихся формированием этих тестов);
независимая ревизия методологии, инструментария и результатов проведения министерского мониторинга;
постановка составления «ВАКовского списка», а также технологии формирования диссертационных советов под контроль независимых представителей научной и педагогической общественности.
Кроме того, необходимо:
радикальное повышение заработной платы преподавателей высшей школы и столь же радикальное снижение их нагрузок;
введение коэффициентов, согласно которым в качестве определенной доли нагрузки будет зачитываться научная деятельность (на сегодняшний день она существует сверх всяких нормативов, хотя именно по ней оценивается деятельность преподавателя);
дебюрократизация процесса управления вузами и научными учреждениями, сокращение соответствующих должностей и отделов; устранение избыточного бумагооборота, избыточной отчетности, лишней методической документации, практически никем не используемой;
придание большей самостоятельности университетам, а внутри них – их структурным подразделениям (институтам, факультетам, кафедрам, научным центрам).
Наконец, в целом:
недопущение закулисных решений, касающихся судьбоносных проблем образования и науки, без активного участия научной и педагогической общественности;
выражение недоверия министерству по причине некомпетентности его решений и безграмотности, обнаруживающейся в его документах;
требование независимого аудита деятельности Минобрнауки.
Однако ничего этого не будет и быть не может без постоянных, активных и консолидированных усилий университетского и научного сообщества нашей страны, без формирования независимого коллегиального совета, координирующего эти усилия и имеющего возможность в трудных случаях апеллировать за поддержкой к мировой научной общественности.
CV (вместо подписи)
Моя более чем полувековая трудовая биография почти поровну поделена между академической наукой и университетским образованием, соответственно, я неплохо представляю себе и то, и другое. Кроме того, в течении многих лет я был заместителем директора университетского исследовательского института, директором учебно-научного центра, председателем диссертационного совета, главным редактором научного журнала и руководителем научных книжных серий, так что и технология научно-организационной деятельности мне тоже знакома.
В университете нам с коллегами удалось реализовать проект развития фундаментальной науки в вузе, соединить исследовательские программы с практикой университетского преподавания. Несмотря на неизбежные издержки, это получилось, и, я убежден, за данным направлением – будущее. Для меня это – главный критерий «эффективности» вуза.
Поэтому я хорошо представляю (в своей области, разумеется), какие исследовательские направления актуальны в настоящий момент, а также чему и как нужно учить молодежь. Я не хочу, чтобы люди, имеющие сомнительную компетентность в данной области, указывали мне, каким образом я должен все это делать.
Я прожил жизнь в твердом сознании, что никакой чиновник, вплоть до самого верховного, не имеет больших, чем я, прав на мою страну. У меня даже есть самонадеянное ощущение, что я сделал для нее гораздо больше, чем многие из них.
Для меня Россия – это интеллектуальная держава, страна искусства, культуры и науки, я являюсь частью этой страны и имею свои обязательства по отношению к ней. Надеюсь, что большинство их тех, кто читает эти строки, чувствует то же самое.
Сейчас, когда она оказалась в тяжелейшем положении, нельзя допустить, чтобы из-за цинизма одних, невежества других, попустительства третьих мы навсегда потеряли ее.