http://www.rosbalt.ru/blogs/2013/04/27/1123208.html
Росбалт, 27/04/2013 10:14
Активные усилия Кремля по насаждению "правильной" исторической памяти вряд ли найдут понимание в поляризованном обществе — по улицам двух столиц до сих пор ездят автобусы то со Сталиным, то с Маннергеймом. Так какая же историческая память сегодня политически актуальна и общественно полезна — "державная" или "антидержавная"?
Казалось бы, о чем спор: историческая правда всегда полезна, а разного рода псевдоисторические выдумки и мифы – вредны и опасны. Так-то оно так. Но ведь на одну и ту же правду можно смотреть по-разному. И именно от идеологического угла зрения будет зависеть оказываемый на общество эффект.
Что такое польза? Для меня ответ на этот вопрос очевиден. В начале XXI века перспективность той или иной политической идеи зависит от ее способности гарантировать успешное развитие в условиях глобально-либеральной современности. И если принять этот тезис как данность, то тут же становится ясно, что жизнеспособность и полезность русской государственнической идеи (российского консерватизма), которую нам уже который год подряд старательно навязывает власть, вызывает серьезные сомнения.
Дело в том, что русская национальная традиция последних 500 лет неразрывно связана с имперской системой государственного устройства. Россия с самого начала формировалась как часть Золотой Орды (империи монголов), а затем стала ее исторической преемницей.
Именно в результате завоевания Москвой соседних восточно-славянских государств (Великого Новгорода, Твери, Нижнего Новгорода, Рязани, Пскова, Вятки, Смоленска и др.) возник феномен "русской имперской нации" — созданный "сверху" конструкт, тесно связанный с самодержавным имперским фундаментом и полностью зависящий от прочности этого основания. Все элементы и структуры русской национальной жизни прочно интегрированы в имперский контекст и неотделимы от него.
В то же время, жестко централистский, тотально-административный тип государства находится в оппозиции глобально-либеральному вектору развития общества. То есть прямо противоречит перспективе успешной интеграции страны в современный мир. Таким образом, консервация имперского фундамента русской национальной традиции несовместима с успешным развитием российского общества.
Однако это вовсе не означает, что сегодня бесполезны вообще любая историческая память и любой политический консерватизм. Консервативный проект вполне может быть успешен и, главное, полезен, если он создается в рамках региональной, а не общероссийской парадигмы.
Иными словами, для модернизации регионов, из которых сегодня состоит Российская Федерация, полезной может быть политическая концептуализация памяти о домосковском (доимперском, дороссийском) прошлом этих земель и этносов. Каждый исторический регион в этом случае должен вспомнить о своей прошлой "локальной свободе", дабы утвердить в настоящем и будущем свое региональное (локальное) достоинство – local dignity.
Еще революционеры-освободители начала XIX века – декабристы — противопоставляли культу Российской империи культ Новгородской республики. Во второй половине XIX века "сибирские областники" также говорили о независимом прошлом и будущем Сибири.
Таким образом, если увидеть в основанном на актуализированной исторической памяти "русском" (а точнее, пост-русском) консерватизме комплекс региональных идеологий — такой консерватизм имеет будущее.
И сегодня эти идеологии стихийно "прорастают" в русскоязычных регионах, несмотря на мощное историко-пропагандистское давление со стороны имперского центра. Во многих столицах древних земель, которые когда-то были процветающими независимыми государствами (и которые давно уже пребывают в статусе более или менее захолустных российских провинций), стоят памятники. Они посвящены наиболее ярким региональным лидерам домосковского прошлого. Именно с ними связаны самые светлые воспоминания этих городов и территорий о своей славной истории, которая в свое время была убита насильственным присоединением к постордынской московской державе.
В Твери стоит памятник великому князю Михаилу Ярославичу — смертельному врагу московской династии. Князь Юрий Данилович (старший брат Ивана Калиты), жаждавший навсегда отобрать у Михаила ярлык на Великое Владимирское княжение, оговорил тверского князя перед ордынским ханом Узбеком. Михаила Ярославича заковали в колодки, после чего князь Юрий натравил на него специально приведенных киллеров.
В Рязани на центральной площади стоит бронзовое изваяние последнего независимого рязанского политика — великого князя Олега Ивановича. Вся его жизнь была посвящена тому, чтобы сохранить независимость родного княжества, обороняясь от могучих агрессоров-соседей и порой умело маневрируя между ними. В 1380 году, например, Олег Рязанский был союзником Мамая, а не Дмитрия (будущего Донского), и не принял участия в Куликовской битве на стороне татар лишь потому, что она состоялась вдали от Рязани.
В Пскове планируют увековечить память Довмонта — литовского князя, перешедшего на службу к псковичам, на протяжении трех с лишним десятилетий охранявшего независимость этой городской республики и ставшего в итоге ее символом. Сразиться против москвичей Довмонту, правда, не довелось — о московском княжестве в ту дальнюю пору еще мало кто слыхал. Воевать приходилось по большей части с литовцами, ливонцами и датчанами. И делал это князь Довмонт, к слову, с куда большим военным размахом и блеском, чем предок будущей великокняжеско-царской московской династии Александр Невский. Одна только Раковорская битва, в которой отличился Довмонт, по своим масштабам и последствиям многократно превосходила Ледовое побоище. А таких побед у Довмонта была не одна.
В 1510 году Псков, бывший в ту пору одним из крупнейших торговых городов Европы, постигла трагическая судьба: он был, по сути, насильственно присоединен к Москве, его элита была подвергнута фактическому геноциду — тотальному ограблению и выселению, а сам город попросту исчез как локальная средневековая цивилизация. (Незадолго до того – в 1471-1478 гг. — аналогичная судьба постигла Великий Новгород, который подвергся разорительному и кровопролитному московскому завоеванию). В дальнейшем Псков постепенно стал тем, чем он является сейчас — одним из самых мелких и депрессивных российских областных центров… И, тем не менее, псковичи стремятся воскресить память о своей былой славе и независимости.
А вот Великий Новгород – наиболее серьезный цивилизационный противник Москвы — как ни странно, до сих пор так не нашел в себе мужества, чтобы достойно увековечить память об утраченной свободе. Вместо памятника посаднице Марфе Борецкой, которая стала символом отчаянной борьбы Новгорода против московской агрессии, новгородцы решили поставить такую вот странноватую, на мой взгляд, (если не сказать страшноватую) скульптурку "купца Садко". Конечно, о вкусах не спорят. Но и я не о вкусах, в общем-то, речь веду, а об исторической памяти. Неужели, кроме сказочного Садко, гражданам Новгорода и вспомнить больше некого? Или просто надо подождать еще несколько лет, и в Новгороде появятся монументы и Марфе Посаднице, и Кирику Новгородцу, и ганзейским купцам, а быть может, и самому Якобу Делагарди? Последнему, к слову, давно пора поставить памятник и в Санкт-Петербурге, ибо именно этот шведский политик и военачальник в 1611 году основал город на Неве, на завоевание которого спустя почти 100 лет отправился Петр Первый…
Одним словом, политизированная историческая память, цель которой – соединить российское настоящее с московско-имперским прошлым, бесперспективна и вредна для России и ее граждан. В то же время региональные консерватизмы, а точнее, реформаторские проекты, опирающиеся на романтизированную память о великом прошлом различных российских земель, в том числе, конечно же, и национальных республик – полезны и будущны.
Даниил Коцюбинский
Подробнее: http://www.rosbalt.ru/blogs/2013/04/27/1123208.html