http://newskif.su/2011/%D0%BA%D0%BE%D1%87%D0%B5%D0%B2%D0%BD%D0%B8%D0%BA%D0%B8-%D1%81%D0%B8%D0%B1%D0%B8%D1%80%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B9-%D1%82%D0%B0%D0%B9%D0%B3%D0%B8-%D1%8D%D1%82%D0%BD%D0%BE%D1%8D%D0%BA%D0%BE%D0%BB%D0%BE/
24 Ноябрь 2011
ЦЕЛЬ этой статьи – указать на этноэкологический аспект проблемы экологического здоровья планеты и сохранения ее биоразнообразия. Этнос не может возникнуть, не построив собственных отношений с природной средой, и не может выжить, если эти отношения враждебны. Именно поэтому в обитаемом человеком пространстве этносы, входящие в крупные экосистемы, имеют свои экологические ниши, к конкретным условиям которых они адаптированы не только генетически, но еще более – этнокультурно. И коль скоро жизнь этноса зависит от здоровья его природной среды, то именно этносы оказываются заботливыми хранителями своих экологических ниш, своего рода егерями и садовниками природы. Мы убедимся в этом, познакомившись с тунгусским этносом, который является единственным в мире представителем таежного номадизма (кочевничества), что сделало его хозяином и хранителем сибирской тайги. Но прежде несколько общих замечаний о номадизме. Известный из истории и этнографии номадизм – это экологически и исторически неустойчивый тип хозяйственно-культурного развития этноса, сопровождающийся значительными колебаниями численности населения даже при небольших колебаниях климата. Это не раз в истории человечества переводило локальную экологическую напряженность на уровень глобальной исторической катастрофы. Яркий пример тому – документированное историческими источниками «Великое переселение народов», первопричина которого – в усыхании степей Центральной Азии, а итог – падение Рима и изменение этнической карты Европы. Номадизм не только исторически, но и экологически агрессивен: уничтожение растительности все увеличивающимися стадами (поскольку ими измеряется благосостояние населения), деградация степей, истощение природных ресурсов. Следствие этого – поиски новых пространств и отвоевывание их у других народов. Можно думать, что историческая агрессивность номадизма обусловлена внедрением его хозяйственно-культурного уклада в область межэтнических и межкультурных взаимодействий. Мир виделся древним номадам полем борьбы, что отражено в знаменитом «зверином стиле» искусства номадов евразийских степей.
«Звериный стиль» скифо-сибирского искусства передает восприятие мира древними номадами евразийских степей. Борьба зверей – основной сюжет этого искусства.
Вместе с тем очевиден и огром ный вклад номадизма в общечеловече ский исторический процесс. Одомашнива ние животных, распространение колес ного транспорта, конное всадничество, создание караванных путей и посредни чество в торговле, образование круп ных кочевых держав – все это уско ряло ход исторического процесса. Среди почти сотни этносов прежнего СССР более четверти составляют потом ки древних номадов Евразии.
Совершенно особый побег на древе кочевнических культур представляют таежные номады – два близкородственных тунгусоязычных народа Сибири; эвенки и эвены. В русской литературе они обозна чаются часто общим термином – тунгусы, которым были определены еще в начале XVI в. при первой встрече с ними русских на притоках Енисея, носящих с тех пор названия Нижняя Тунгуска и Подкаменная Тунгуска. Куда бы далее в глубь Сибири ни продвигались русские казачьи дружины, повсюду они встречали все тех же тунгу сов вплоть до побережья Тихого океана на Востоке, до побережья Ледовитого океана – на севере, до границ с Китаем и Монголией – на юге.
theria2
theria3
В «зверином стиле» искусства таежных номадов нет агрессивности, присущей древним степным кочевникам; это хорошо видно в работах 1970-х годов сахалинского эвенка Семена Надеина(воспроизводится по книге известного этнографаВ. А. Туголукова«Следопыты на оленях», 1969).
При огромном расселении тунгусы и прежде были, и теперь остаются край не малочисленными – около 50 тыс. человек. Плотность тунгусского населения тайги составляет 0,0056 человека на 1 км2, что меньше плотности населения даже в Сахаре. Тем не менее все таежное пространство заселено тунгусами весьма равномерно, любой участок тайги – дом для тунгусской семьи. Поэтому на вопрос о месте рождения человек здесь отвечает, называя обычно верховья или устье той или иной малой реки, а то и просто какой-либо ручей, которого нет на самой крупномасштабной карте, но которые все известны, все поименованы и хранятся в памяти тунгусского этноса.
За тысячелетия до русской колонизации Сибири происходила ее тунгусская колонизация, вероятные пути которой показаны на карте сплошной линией для предков эвенков и пунктирной – для предков эвенов. Для майских тунгусов в районе порта Охотска деления на эвенков и эвенов не существует и сегодня.
Непрерывное, но чрезвычайно разреженное расселение обусловлено типом традиционного тунгусского хозяйства охотников-оленеводов. Объекты охоты – крупный мясной зверь (лось и дикий северный олень) и пушной зверь (соболь, белка). Одомашненный северный олень разводится не на мясо, а исключительно в качестве транспортного средства. Тунгусская семья немногочисленна – в среднем 5-7 человек – и для ее транспортных нужд не требуется много оленей. Небольшое стадо в несколько десятков голов ведет полудикий образ жизни и пасется в тайге без пастуха, иногда уходя к диким оленям. Так что граница между тунгусским хозяйством и миром тайги весьма условна. Жизнь семьи протекает не в стенах дома, она распределена по обширной территории средней площадью около 1 тыс. км2. И охота, и оленеводство тунгусов во избежание выбивания зверя в одном месте и потравы ягельника, возобновляющегося очень медленно (десятилетия и столетия), требовали постоянных перекочевок. За весь годовой производственный цикл семья проходила замкнутый путь средней протяженностью 800 км. По всей территории в разных местах на высоких сваях строились крытые корьем бревенчатые лабазы, в которых хранились припасы для будущих перекочевок и зимней охоты. В целях сохранения угодий стоянки между перекочевками выбирались каждый год на новом месте, пока не исчезнут следы предыдущего пребывания. Вся эта промысловая территория была наследственно закреплена за семьей и являлась частью наследственной территории тунгусского рода. Род состоял из нескольких десятков семей и владел частью тайги площадью 10-15 тыс. км2.
Таким образом, каждая семья и каждый род должны были заботиться о возобновлении охотничьих и оленеводческих ресурсов на своей наследственной территории, т. е. сохранять и возобновлять естественное биологическое разнообразие тайги. Поэтому не могло быть и речи о разведении излишнего числа оленей или об избыточном отстреле дичи и пушнины, о поколе лишней рыбы – это нарушало баланс сил человека и природы и грозило многими голодными годами. В силу родовой экзогамии территориальные соседи тунгусского рода были ему родственны и образовывали некое подобие племени. Эта группа родственных родов наследственно владела территорией около 50 тыс. км2, что несколько больше территорий таких европейских государств, как Бельгия, Дания или Нидерланды.
Все таежное пространство Сибири оказалось пронизанным родственными связями примерно на уровне четвероюродных братьев и стало неделимым общим домом для тунгусов. Такая структура связей и обменов, в том числе и генами, в сочетании с крайне малой численностью благоприятна для роста генетического разнообразия народа. Поэтому не удивительно, что именно у таежных номадов Сибири отмечен евразийский максимум генетического разнообразия локальных групп населения. Такое генетическое разнообразие считается фактором, способствующим адаптации и выживанию в экстремальных условиях среды. Этот же генетический фундамент поддерживает и высокий уровень психофизиологического разнообразия индивидуальностей в тунгусском этносе, что в наше время проявилось в склонности тунгусов к различным интеллектуальным профессиям – математиков, лингвистов, педагогов, этнографов, медиков, литераторов, художников. Недаром путешественник первой половины XIX в. действительный член Российской Императорской академии наук академик А. Ф. Миддендорфназвал тунгусов «парижанами тайги» (следует учесть, что в то время в России сравнение с французским служило определением высшего достоинства). «Таежные номады» и «парижане тайги» – каждое из этих определений тунгусов представляет немыслимое словосочетание. Оба определения трудно совместимы друг с другом, но емко и точно характеризуют тунгусский народ в отношении его образа жизни, нравственности и личности народа.
Все в быте тунгусов отвечало их жизненному укладу таежных номадов. Жилище – крытый берестой, а зимой – шкурами чум, наподобие индейского типи, Такое жилище быстро устраивается, при перекочевках же перевозятся лишь шкуры. Берестяные лодки – типа байдарки, с двухлопастным веслом. Такие лодки легко переносятся через многочисленные излучины меандрирующих сибирских рек, сокращая путь на многие часы и дни. Езда на оленях – только верхом, а чаще это – ведение навьюченного оленя в поводу. Даже физический тип тунгусов оказывается приспособлен к такому передвижению на оленях: тунгусы крайне миниатюрны и малорослы (кривая их роста частично перекрывается с кривой роста африканских пигмеев), так что маломощный олень, гораздо меньших размеров, чем его дикий собрат, легко несет наездника-тунгуса. Зимняя одежда распашного, а не глухого, как у жителей тундры, типа – короткая куртка, распахнутая спереди, без застежек, и шапка с длинными ушами. Такая одежда приспособлена для постоянного движения, бега и пешего преследования раненого зверя. Посуда – шитая из вываренной бересты. Из бересты даже детская колыбель, приторачиваемая при перекочевке к оленю.
Осваивая свою наследственную территорию в течение поколений, тунгусы, естественно, знают тайгу так, что могут предвидеть, в какое время года, даже в который день и час и в каком именно месте они встретят интересующую их добычу. Блестящая ориентировка тунгусов в тайге принесла им славу лучших проводников научных и поисковых экспедиций, что и понятно, поскольку тунгус-проводник ведет путешественника по своему дому – тайге – и знает этот дом, естественно, так же хорошо, как знает свой дом европеец, когда показывает его гостям.
Огромное заселенное тунгусами пространство тайги, присутствие тунгусской топонимики даже в тех районах Сибири, где ныне тунгусы не живут, – все указывает на большую древность тунгусов. По данным археологов, тунгусская одежда распашного типа, а значит, и тунгусский тип охоты реконструируются в неолитических погребениях в Прибайкалье (VII- IV тысячелетия до н.э.). Тунгусский уклад жизни в тайге формировался, по-видимому, в два этапа – дооленеводческий и оленеводческий. По мнению этнографов, оленеводческий этап начался около 2 тыс. лет назад с заимствования элементов коневодства и конного всадничества у номадов Центральной Азии и переноса этих приемов на северного оленя. По выражению одного из этнографов, верховой олень «окрылил» пешего таежного охотника и позволил ему в короткое время освоить все пространство сибирской тайги. Таким образом, охотничье-оленеводческий уклад тунгусского таежного номадизма имеет возраст не менее 2 тыс. лет, а в части охоты, которая в основном и сформировала баланс системы «человек – тайга», может иметь возраст 9 тыс. лет и более.
evens5
Закат над тунгусскими чумами; так хотелось бы, чтобы он не предвещал заката древней тунгусской культуры хранителей сибирской тайги.
За истекшие тысячелетия не был утрачен по вине человека ни один элемент биологического разнообразия тайги, и она предстала в начале XVI в. перед русскими землепроходцами в первозданном виде. Встреча тунгусов с русскими – это встреча двух типов цивилизации. О тунгусской цивилизации таежного номадизма мы составили некоторое представление, что же касается русских, то отнесем их к евразийскому варианту европейской цивилизации. Одним из признаков этого варианта является весьма мирный ход колонизации земель и народов. В частности, и тунгусы были не завоеваны, а приведены в российское подданство, обложены данью (ясак) в виде пушнины и постепенно обращены в православие.
Но, несмотря на совершенно мирный характер встречи двух цивилизаций, она заключала в себе неразрешимое противоречие, которое в полной мере раскры лось в советский период истории народов России. Пока дореволюционные власти довольствовались сбором налогов с подданных тунгусов и затем оставляли их на год в покое, предоставляя самим себе, – до тех пор конфликт не давал о себе знать. Но советская власть сочла социально безнравственным оставлять народ в нативном состоянии в стране социалистического общественного строя и поставила задачу перевода народа из первобытно-общинного строя в социализм. Сеть школ обеспечивала начальное образование на тунгусском языке и среднее образование – на русском. Окончившие школу поощрялись к обучению в институтах страны в специально созданном Институте народов Севера в Ленинграде. Коллективизация сельского хозяйства страны повлекла за собой и коллективизацию тунгусского охотничье-оленеводческого хозяйства. Оно, будучи родовым, и без того было коллективным, но теперь должно было реорганизоваться по единой для всей страны схеме: центральная усадьба с правлением колхоза, магазином, больницей, детским садом, школой, клубом, почтой, радио, аэродромом. Но для этого требовалось оседлое жительство тунгусов в выстроенных государством добротных домах, из которых в охотничий сезон уходили в тайгу. Олени же не могли содержаться в поселке из-за отсутствия корма, поэтому появились специальные бригады, занятые пастьбой оленей в тайге,- оленеводство превратилось в пастушеское. Тем самым тунгусский хозяйственно-культурный уклад был разрушен во имя, как считалось, более цивилизованной жизни народа. Государство взяло на полное материальное обеспечение тунгусских детей от рождения до 18 лет. В поселках, где имелись полные средние школы, были организованы интернаты, в которых жили дети, съехавшиеся с обширной таежной периферии. С родителей оказались сняты все заботы и обязанности по воспитанию детей. Бездеятельная жизнь родителей в поселках обернулась пьянством. Для детей жизнь в школах-интернатах без родителей обернулась незнанием тайги, забвением правил жизни в ней, изменением отношения к тайге. Тайга перестала быть домом для молодых поколений тунгусов и лишилась своего хозяина, тысячелетиями заботившегося о ней. Ранее уже говорилось о наблюдавшейся в это время вспышке тунгусских талантов в области различных интеллектуальных профессий, но все такие профессии не связаны с таежной жизнью, таланты оказались лишними. Целый народ, у которого были прерваны тысячелетиями складывавшиеся отношения с природой, оказался «лишним»; его мудрое отношение к тайге как к среде обитания, его глубочайшая экологическая интуиция, вся система его хозяйственной и духовной культуры превратились в архаизм. Не пушнина, а полезные ископаемые стали основной ценностью тайги, и из мирного дома для целого народа тайга превратилась в поле битвы за овладение ее минеральными богатствами. Первой жертвой этой битвы стал тунгусский народ, переживающий сегодня историческую трагедию. Самое парадоксальное состоит здесь в том, что эта трагедия – плод благих усилий мощного, но исторически и экологически непросвещенного государст ва, которое вознамерилось осчастливить народ, не спрося его представлений о счастье, и решило административно-принудительными мерами обеспечить новую жизнь народа на началах чуждой ему цивилизации. (Ю.Т.: К этому остаётся добавить искоренение шаманизма, репрессии против шаманов. "В тридцатые годы все 80 шаманов Эвенкии были репрессированы”. – В. Медведев "Земля сибирская”, изд-во "Планета”, Москва, 1993. Вряд ли такие усилия можно назвать благими.)
* * *
Современная цивилизация – не первенец в истории человечества, и получила она в пользование природную среду не от дикой природы, но от этносов, сохранявших ее необозримо долгое время. Восстановление экологического здоровья планеты и сохранение ее биоразнообразия во многом зависит от понимания и признания международным сообществом экологической значимости не только биоразнообразия, но и этнокультурного разнообразия. Задача сохранения биоразнообразия может решаться только «на местах», и, кроме этносов, осваивающих эти места, ее некому решать.
На планете существует несколько тысяч этносов. По мысли русского философа первой половины XIX в.П.Я. Чаадаева, народы – «в такой же степени существа нравственные, как и отдельные личности. Их воспитывают века, как отдельных людей воспитывают годы… Надо, следовательно, все их принимать безусловно, как принципы и средства, заранее данные для достижения более совершенного состояния». Этнос, большой он или малый, состоящий или нет членом международных организаций, – является именно таким «заранее данным принципом и средством» для спасения и поддержания биологического разнообразия на нашей планете.
По материалам доклада на Московской генеральной ассамблее GLOBE International 31 августа 1994 г.
Ю.Г. Рычков
Юрий Григорьевич Рычков, доктор биологических наук, профессор кафедры антропологии Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова, действительный член Российской академии естественных наук. Заведует лабораторией генетики человека Института общей генетики им. Н. И. Вавилова РАН. Область научных интересов – антропология, генетика человека, генетика народонаселения; в течение нескольких лет проводил антропогенетическое изучение тунгусов. Ему принадлежит разработка новой области генетических исследований – генетики народонаселения.
|
