http://vz.ru/opinions/2012/8/31/596064.html
Роман Авдеев, владелец Московского кредитного банка
31 августа 2012, 18::45
Между патриотизмом и национализмом в современном понимании этих слов проходит довольно четкая граница. И она становится явной тогда, когда от гордости за достижения своего народа человек переходит к гордости за его исключительность.
1 сентября – далеко не только День знаний, но и еще одна памятная дата, которая навсегда будет вписана в историю ХХ века. В этот день 1939 года началась Вторая мировая война. Она всколыхнула много разных чувств, одним из которых, безусловно, был и патриотизм. Я не хотел бы вдаваться в анализ событий 73-летней давности, а поразмышлять над самим понятием патриотизма и тесно связанной с ним «национальной идеей».
Сейчас из России уезжает очень много людей, и для этого есть немало предпосылок. Одна из них – идеологическая. До революции 1917 года у нас была идеология, заключавшаяся в трех понятиях: самодержавие – православие – народность. Но она себя полностью изжила вместе с падением монархии. Пришедшая ей на смену советская империя выработала новую идеологию, которая неплохо работала на протяжении 70 лет, но потом и она обветшала и рухнула.
И что теперь? На мой взгляд, не появилось не только господствующей, но и вообще внятной идеологии. А значит, повисло в воздухе и понятие патриотизма.
Вообще, при слове «патриотизм» прежде всего хочется поднять голову выше и расправить плечи. И это правильно, ведь сущность этого понятия – гордость и любовь к Отечеству. Для того чтобы твоя страна процветала и существовала вообще, ты (и другие тоже) должен ее любить, уважать ее историю и культуру, ее интересы, а в идеале – ставить их выше своих личных.
Страна, которую ее граждане не любят и бегут оттуда при первой возможности, обречена. Обречены на прозябание и граждане, поскольку человеку свойственно любить, а негативные чувства отравляют душу. Обычно тем, что люди любят, они еще и гордятся: так проще и легче любить. Однако такое отношение к Родине слишком идеализировано и существует, пожалуй, только на страницах книг.
Человечество прожило долгую и в целом недобрую историю, наполненную войнами и борьбой, и в результате у каждого народа есть то, чем можно гордиться, что хочется любить, как и то, что с полным правом можно ненавидеть. И можно ли в этом случае соотнести патриотизм отдельных наций с универсалистской концепцией современного глобального развития? В чем он виновен, и почему без него все равно нельзя обойтись? Или можно?
Первое, что надо спокойно принять, – что представления о патриотизме могут быть разными. Кто-то любит только хорошее, а кто-то любит через страдания и боль, но ведь любит. Политика, история, культура, наука, ментальность – приоритеты и акценты в понимании патриотизма и национальном самосознании тоже различны.
Из всех видов патриотизма меня сейчас больше всего интересует тот, в основании которого лежит чувство любви к государству. Государственный патриотизм, как мне кажется, очень часто подменяется некритичным «ура-патриотизмом», который в целом больше тождественен национализму. Впрочем, эти два понятия легко взаимозаменяемы, даже после приобретения национализмом отрицательного смысла. Особенно активно эту кажущуюся близость используют элиты, мобилизуя людей для своих целей, манипулируя их патриотическими чувствами. Патриот? Иди служить в армию, защищай интересы своего государства в любой точке планеты. Строй и работай, отрекаясь от всего личного, от элементарных потребностей, жертвуй собой. Не будь космополитом, не допускай ничего чужого, будь убежденным явно или тайно в превосходстве своей нации. К чему это приводит, смотри открытые уроки истории.
Второе, что не всегда легко принять, – современное понимание патриотизма не должно основываться только и тем более прежде всего на политике, на войнах и победах. Понятно, что гордиться этим проще всего, а победы в войнах ярче и нагляднее дают повод для гордости, но до каких пор мы будем жить по законам природы, где уважение получает самый сильный?
Более того, в массовом сознании возникает своеобразная «иерархия побед», и в этом случае победа, одержанная «малой кровью», имеет и меньшую ценность по сравнению с «великой», предполагающей напряжение всех сил, борьбу на грани жизни и смерти и абсолютную жертвенность. До сих пор даже в научном дискурсе, не говоря уж о народном понимании, «единение кровью» зачастую рассматривается чуть ли не как необходимое условие единства нации.
Но ведь нация много что переживает, кроме войн. И не войны занимают большую часть временного пространства формирования всех европейских наций. А гипертрофированное возвеличивание одной, «величайшей» Победы приводит к ситуации в современной России вокруг 9 мая 1945 года, когда чем дальше, тем громче литавры, а одновременно и ученые, и политики, и даже обычные люди вскользь признают, что «гордиться-то больше нечем».
Победа в Великой Отечественной войне превратилась чуть ли не в спасательный круг современной российской самоидентификации, палочку-выручалочку власти, апеллирующей к ней по теме и не в тему, по поводу бывшего «единства советского народа», героических достижений массовой мобилизации и т. п.
Третье, что необходимо осознать, – то, что патриотизм не статичен, его нельзя закрепить на вечные времена в одной неизменной форме. Историческая наука имеет один неоспоримый громадный недостаток: она всегда весьма идеологизирована и политизирована. Этот факт на самом деле объективен, ведь человеку свойственно переоценивать даже свое личное прошлое, представлять по-разному события своей жизни в зависимости от настоящего, от последствий, которые они влекут за собой, иногда совершенно разных на протяжении многих лет.
Точно так же с историей своего государства, своего народа. Только здесь на личное восприятие действует мощный фактор заданной, желательной трактовки, мифологизации, меняющейся, иногда к несчастью, чуть ли не с каждым вновь пришедшим лидером, желающим по-новому легитимизировать свою власть и подавить предшественника. В основе лежит все то же атавистическое понимание права сильного не только на власть в государстве, но и на власть над умами.
Обычно устойчивое стремление к навязыванию каких-то установок проявляется тогда, когда между властью и обществом ощущается недостаток доверия. Раскол общества и его чрезмерная поляризация опасны для любого режима, поэтому его пытаются преодолеть, спуская сверху очередной патриотический ориентир, нацеленный на консолидацию основной массы граждан. При этом обычно легче всего найти нечто подобное в прошлом, опять-таки в героической эпохе смертельной опасности для нации, которая выжила благодаря проявленной воле и единству.
Но вся беда в том, что повторяющиеся без конца идеи теряют свою притягательную силу, по мере отдаления события становятся все больше казенными символами, их действенность снижается. Да и вообще ни национальную идею, ни ее опоры и предметы гордости нельзя «спустить сверху», представления об этом, пусть смутные, должны сформироваться в той среде, где им и предстоит действовать. И для того чтобы стимулировать и направлять этот процесс, опять-таки должен существовать определенный «кредит доверия» по отношению к государству, активная жизненная позиция граждан и хотя бы минимальный культурный консенсус большей части общества.
Четвертое, с чем, правда, можно и поспорить, – патриотические чувства не всегда прорастают из любви и гордости. Современный патриотизм в ФРГ во многом возник из долгого осознания национальной вины, стыда за содеянное, за нацизм, из чувства культурной и ментальной катастрофы. Главное, что стоило бы понять остальным, – не надо этого пути бояться. Если человек хочет любить свою Родину, то он будет стремиться очистить ее от негатива, от теней истории, не закрывая глаза на неприятное ни в прошлом, ни в настоящем. И это тоже патриотизм, на мой взгляд, даже более высокой пробы, чем просто гордость за что-то великое. Потому что такой патриотизм активен, а значит, созидателен.
Причем процесс «преодоления прошлого» не может быть завершен одномоментно, и это тоже нормально. Главное – что, разметав и раскритиковав ценностные ориентиры былого, нельзя останавливаться и складывать руки, ожидая, что новые цели придут со стороны или будут высказаны кем-то, кроме тебя. Они рождаются как раз в этой борьбе со своей собственной пассивностью и инертностью, и человек начинает осознавать, что от его конкретной позиции что-то зависит.
Пятое, что можно было бы попробовать, – абстрагироваться от политики и идеологии и сосредоточиться на «вечном»: культуре, науке, искусстве, духовности. Сместить акценты от разрушительной силы войн и катастроф к созидательности национальной модели. Поискать нравственные идеалы для общества и власти в этих, более сложных для массового сознания сферах. Именно они наиболее интернациональны, гуманистичны, универсальны, но при этом культура каждого народа глубоко специфична и, в конечном счете, патриотична, поскольку опорой ее является он сам.
Эта область требует, как ни странно, значительных усилий по воспитанию не только массы, но части «ура-патриотичной» интеллигенции и переориентации уже существующих систем ценностей. Гордиться тем, что русская культура и ментальность были ориентированы на всепрощение и жалость, гордиться тем, что многие выдающиеся представители российской культуры не являются русскими по национальности, увидеть моменты, достойные уважения в другой религии, – этот комплекс чувств и идей, согласитесь, сложнее, чем то, что мы самые большие и сильные.
Подобная гуманистическая направленность может ослабить мобилизационную готовность общества, но она же может внести значительный вклад в преодоление пропасти и культурного раскола между центром и провинциями, между народами России, между нами и окружающим миром, в конце концов.
Шестое, что все-таки следует твердо уяснить, – между патриотизмом и национализмом в современном понимании этих слов проходит довольно четкая граница. И она становится явной тогда, когда от гордости за достижения своего народа человек переходит к гордости за его исключительность. Чувство национального превосходства опасно в любую эпоху, поскольку постепенно приводит к мысли о праве на господство, сначала с обоснованием заслуг, а потом и вовсе без этого, просто потому, что мы – немцы, американцы и т. д.
Тем не менее говорить о негативной роли национального патриотизма или о необходимости его преодоления в современном глобальном мире и воспитания истинной и бесформенной космополитичности не стоит. Ведь, в конечном счете, патриотизм – это все равно любовь, это прежде всего чувства, обретающие форму идей. А чувства человеку нужны как воздух, на одной рациональности жизнь не построить. Если прислушаться к своему внутреннему «я», то кто из нас искренне не желает любить страну, где родился, и свой народ?
Специально для газеты ВЗГЛЯД
