http://izvestia.ru/news/544567
7 февраля 2013, 20:17 | Политика | Борис Межуев
Политолог Борис Межуев — о Юрии Скокове и о том, что мешает модернизации страны
В начале этой недели в своей квартире при не выясненных до конца обстоятельствах скончался от сердечного приступа один из самых загадочных героев бурной эпохи 1990-х, первый секретарь Совета Безопасности РФ Юрий Скоков. Покойный унес с собой в могилу много самых настоящих загадок: действительно ли он, как утверждают некоторые аналитики, был тайным вождем так называемой русской партии, которой сознательно мостили дорогу своими реформами некоторые члены гайдаровской команды? Действительно ли этот человек рассматривался многими влиятельными элитами новой России как вероятная альтернатива даже не Гайдару, а самому Ельцину? В этом, во всяком случае, уверяет нас в цикле своих передач о реформаторах 1990-х Сергей Кургинян, и у нас нет сегодня никакой возможности ни подтвердить, ни опровергнуть его смелые гипотезы.
Покойный был весьма немногословен. Интересно, кстати, было бы составить перечень самых молчаливых политиков и общественных деятелей России. На первое место, могу ручаться, вышел бы бывший губернатор Чукотки Роман Абрамович, который, кажется, не произнес ни одного слова в теле- и радиоэфире. Но Скоков, несомненно, попал бы в первую десятку вместе с Александром Волошиным, Валентином Юмашевым, Игорем Сечиным, Михаилом Барсуковым, Олегом Сосковцом. Сегодня, правда, молчат представители всех политических течений. В начале 1990-х молчали в основном силовики и их хозяйственные партнеры — «красные директора». Говорили в основном те, кто называл себя демократом и либералом. Изумлению не было предела, когда заговорил своим — и несколько отличным от «либерального» — языком Верховный Совет РФ, а вслед за ним и Конституционный суд. Совсем уж чудовищным показался либералам тот факт, что одним из самых говорливых оказался человек, которому говорить предписывало название его должности, а именно спикер Верховного Совета.
Скоков тем не менее предпочитал молчать, вероятно, не чувствуя призвания к публичному говорению. Он практически промолчал и всю избирательную кампанию руководимого им Конгресса русских общин, хотя в 1995 году с победой этого блока многие связывали самые большие перспективы. Причем особую надежду вселяло лидерство Скокова в этом объединении. Скоков как бы олицетворял то, что сегодня так не хватает России, а именно надежду на победу влиятельного индустриального лобби, той силы, которая будет бороться за сохранение и развитие в стране остатков тяжелой и легкой промышленности. Не нужно было быть глубоким экономистом, чтобы понять: рыночные реформы объективно ведут к одностороннему преобладанию в отечественном хозяйстве сырьевого сектора. И как бы впоследствии сырьевики не ссорились с так называемыми младореформаторами, было понятно, что всё это не более чем семейный конфликт. Ибо и тех и других объединяла общая победа — их совместный триумф над «проклятым» и «забытым» в окопах 1995-го индустриальным лобби.
Понятно, что какая-никакая индустриальная модернизация Россия была возможна при трех обстоятельствах. При наличии относительно невысоких цен на энергоносители и обусловленной этим просто биологической необходимости искать дополнительные источники пополнения бюджета. При проведении государством протекционистских мер для защиты остатков промышленности. И при политической ответственности представителей индустриального сектора за выполнение поставленных ими перед собой задач. Проще говоря, все крупные капиталы не должны были уходить в извлечение полезных ископаемых, страна временно должна была оставаться в относительной независимости от глобального рынка, с игроками которой ее промышленность пока не могла конкурировать, и правительство должно было быть относительно свободным от тривиального желания крупными инвестициями поддерживать гибнущие предприятия на плаву, не думая об их эффективности. Всё это должна была цементировать какая-то нетривиальная культурно-политическая идея, способная сочетать во единое целое индустриализм и парламентскую демократию.
Невыполнение хотя бы одного из этих условий неминуемо должно было сыграть роковую роль. Даже в том случае, если бы ненавистных «либералов» смел бы какой-нибудь исторический вихрь и все их экономические оппоненты мигом оказались бы в правительственных кабинетах. Так оно, кстати, и получилось. Сегодня один соратник Юрия Скокова руководит ВПК, другой — курирует Евразийский союз, третий еще недавно был ближайшим сподвижником Юрия Лужкова в борьбе за Крым, а четвертый — главным политтехнологом страны. О необходимости индустриальной модернизации России как о приоритетной задаче нашей страны кто только не писал в последние годы. И все понимают, что едва ли все эти прекрасные слова воплотятся в какие-то серьезные дела. Когда любая стройка, включая Олимпийскую, требует персонального и жесткого президентского вмешательства, когда система получения научных степеней коррумпирована, как и почти любая другая система, когда высшее образование на глазах теряет всякий смысл, а слово «модернизация» вызывает ассоциацию лишь с вымощенной миллионами долларов дорогой в «Сколково».
Но перечень наших бед не ограничивается лишь разрухой на наших дорогах. Разруха и в наших головах. Отсутствие той самой внятной культурно-политической идеи, соединяющей индустриализм и демократию, приводит к тому, что пустое пространство заполняется только одной примитивной материей — ностальгией по Сталину. И как Сталин физически уничтожил тем или иным способом практически всех идеологов и практиков советской индустриализации — Пятакова, Сокольникова, Вознесенского, Орджоникидзе, заняв их место в сердцах благодарных потомков, он точно так же становится сегодня единственным полноценным лидером абсолютно фантомного постсоветского индустриализма. Человеком, которому все наши горе-государственники совершают ритуальные поклонения и возносят пустые славословия с единственной целью — самооправдания за ничегонеделание.
Либералы берегут и чтут память своих покойных героев. Именем Гайдара назван влиятельный институт, на форуме его имени руководители правительства ведут беседы с зарубежными экспертами. Можете себе представить сегодня форум имени Юрия Скокова или экономический институт его имени? Вот ушел чуть ранее из жизни Юрий Маслюков, которому наш реальный сектор отчасти обязан своим возрождением в 1998–1999 годах. И кто вообще это заметил?
Хотелось бы верить, что обо всем сказанном и промолчал остаток своей жизни Юрий Скоков. Возможно, с робкой надеждой, что когда-нибудь в будущем на «обломках сырьевой стагнации» историей будет наконец высечено и его имя.